Неточные совпадения
Герои наши видели много
бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую
бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то
снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
— Принять надлежащие меры! — сказал комендант,
снимая очки и складывая
бумагу.
Человек зажигал свечку и провожал этой оружейной палатой, замечая всякий раз, что плаща
снимать не надобно, что в залах очень холодно; густые слои пыли покрывали рогатые и курьезные вещи, отражавшиеся и двигавшиеся вместе со свечой в вычурных зеркалах; солома, остававшаяся от укладки, спокойно лежала там-сям вместе с стриженой
бумагой и бечевками.
День был жаркий. Преосвященный Парфений принял меня в саду. Он сидел под большой тенистой липой,
сняв клобук и распустив свои седые волосы. Перед ним стоял без шляпы, на самом солнце, статный плешивый протопоп и читал вслух какую-то
бумагу; лицо его было багрово, и крупные капли пота выступали на лбу, он щурился от ослепительной белизны
бумаги, освещенной солнцем, — и ни он не смел подвинуться, ни архиерей ему не говорил, чтоб он отошел.
Снимет Петр Кирсаныч мерку полоской
бумаги, пишет что-то на ней и спрашивает...
Когда старик ставил кушанье и брал пакет, чтоб освободить место для посуды, он
снимал сверху
бумагу — а там игрушечный козел!
У стола стоял господин в очень истрепанном сюртуке (он уже
снял пальто, и оно лежало на кровати) и развертывал синюю
бумагу, в которой было завернуто фунта два пшеничного хлеба и две маленькие колбасы.
Но князь не успел сходить покурить. В переднюю вдруг вошел молодой человек, с
бумагами в руках. Камердинер стал
снимать с него шубу. Молодой человек скосил глаза на князя.
Старик вошел в избу,
снял с себя шубу, поставил в передний угол железную кружку с золотом, добыл из-за пазухи завернутый в
бумагу динамит и потом уже помолился.
— Как же я
сниму шапку, если меня за руки держат? — спросил Николай, заглушая чтение протокола. Офицер бросил
бумагу на стол.
Валерьян был принят в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать в разных обществах, как с него
снимали не один, а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на глаза совершенно темные очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти, приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели в самую ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали голову пеплом, плевали даже на голову, заставляли его кланяться в ноги великому мастеру, который при этом, в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную
бумагу.
Берсенев отправился восвояси, очень довольный успехом своего предложения. Инсаров проводил его до двери с любезною, в России мало употребительною вежливостью и, оставшись один, бережно
снял сюртук и занялся раскладыванием своих
бумаг.
Никто, кажется, ничего не покупал; даже почти никто не ходил по улицам; правда, прошел квартальный надзиратель, завернувшись в шинель с меховым воротником, быстрым деловым шагом, с озабоченным видом и с
бумагой, свернутой в трубку; сидельцы
сняли почтительно шляпы, но квартальному было не до них.
На полу беседки под навесом лежало что-то прикрытое рогожей. И еще что-то, тоже прикрытое, лежало на листе синей сахарной
бумаги, на скамейке, на которой в летние дни садилась публика, ожидавшая поезда. Однажды я видел здесь Урмановых. Они сидели рядом. Оба были веселы и красивы. Он,
сняв шляпу, проводил рукой по своим непокорным волосам, она что-то оживленно говорила ему.
Дома, не
сняв даже с себя верхнего платья, вопреки привычке своей быть у себя по-домашнему, не взяв даже предварительно трубки, уселся он немедленно на диване, придвинул чернильницу, взял перо, достал лист почтовой
бумаги и принялся строчить дрожащею от внутреннего волнения рукой следующее послание...
Если же таких не случалось, он
снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно если
бумага была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу.
Больные один за другим выходили из дверей, у которых стоял сторож и давал каждому из них толстый белый, вязанный из
бумаги колпак с красным крестом на лбу. Колпаки эти побывали на войне и были куплены на аукционе. Но больной, само собою разумеется, придавал этому красному кресту особое, таинственное значение. Он
снял с себя колпак и посмотрел на крест, потом на цветы мака. Цветы были ярче.
Сняв с седой головы своей феску
И почтительно стоя, тогда
Князь Орлов прочитал мне
бумагу…
И, выйдя из избы, сказал возчикам —
сняли бы с одного воза кладь, а в опростанную телегу заложили лошадь. Пока они перетаскивали короба и ящики, Герасим подсел к столу и, вынув из кармана
бумагу, стал что-то писать карандашом, порой останавливаясь, будто что припоминая. Кончив писанье, вышел он на двор и, подозвав одного из приехавших с ним, сказал...
Я
сняла с этих
бумаг копии, а конверт запечатала своею печатью и послала в Ливорно к графу.
Из этой же боязни таинственных интриг, которыми я была окружена, оставила я мысль о путешествии на Восток и сожгла все присланные ко мне подлинные
бумаги,
сняв с важнейших копии.
В сюртуке и не
снимая перчаток, присел он к письменному столу, отпер ключом верхний ящик и вынул оттуда
бумагу. Это была доверенность Марьи Орестовны Нетовой. Ее деньги положены были им, в разных
бумагах, на хранение в контору государственного банка. Но он уже раза два вынимал их и менял на другие.
Ты ему
бумагу принес — обижается, шапку перед ним
снял — обижается.
Художники несколько минут любовались этим чудным явлением, которому пламенное воображение юга придавало творческую существенность, и мысленно
снимали его на
бумагу.
— Околодочный надзиратель приходил,
бумагу какую-то оставил, просил вас расписаться! Я ее к вам на письменный стол положил! — сообщил ему Василий,
снимая пальто.
Если б мир был нарисован на
бумаге, то можно было бы подумать, что здесь позади меня кончается рисунок, а дальше идет еще не тронутая карандашом белая
бумага; и с тою потребностью чертить, оставлять следы, рисунок, которая является у людей перед всякой ровной нетронутой поверхностью, я
снял с правой руки перчатку и пальцем крупно вывел на холодном снегу...